В былые времена владение вещим словом и тайным ведением было серьезным делом, которое не могло быть предметом праздного интереса и развлечения. Древние полагали, что магическое слово и действие может призвать в нашу жизнь могучие силы, обращаться с которыми нужно крайне осторожно. Ныне же к этим вопросам относятся проще и свободнее. Мы уже привыкли к широкой рекламе экстрасенсорных феноменов и способностей, к телевизионным шоу Чумака и атмосфере вседозволенности, отсутствию идейных или моральных ограничений в этой сфере.

Нечто подобное происходит и за рубежом. Д. Аллен, один из авторов неоднократно издававшейся в Англии энциклопедической «Книги верований», свидетельствует, что колдунам и магам никогда еще не было так хорошо, как в наши дни. «Их ремесло узаконено и выгодно» [1]. Широко организуются обряды посвящения для тех, кто приступает к такой деятельности, а для профессионалов — своего рода «шабаши ведьм». Колдуны, маги и ведьмы в конце XX в. зарабатывают немалые деньги на изданиях и телевизионных передачах.

Вопреки сомнительному образу, который магия обрела в истории западноевропейской культуры, она демонстрирует способность вписаться в нынешнюю культуру. Чем же привлекательна магия, и что в ней ищут? То же, что и в древности — средства улучшить свое положение в жизни, заглянуть в будущее, уберечься от врагов. Иначе говоря, здесь вполне обычные мотивы человеческих действий и амбиции. То же самое можно найти и в науке, в культуре, в хозяйственной жизни и в политике. Оппоненты могут возразить, что бывают и более высокие мотивы альтруистического и духовного характера, и это действительно так. Но здесь речь будет идти не столько о том, что могло бы быть и должно было бы быть иначе, но о том, что реально имеется в магии, оккультизме, ведовстве, колдовстве, шаманстве и других социально периферийных видах аналогичной деятельности.

Впрочем, справедливости ради нужно отметить, что в любой деятельности всегда можно найти вполне бескорыстных представителей, которые вдохновляются благими целями помощи другим людям и служения обществу, выходят далеко за рамки утилитарных интересов.

Магическое миросозерцание

Читавшим «Калевалу», вероятно, приходила мысль о том, что один из главных ее героев, «старый верный Вяйнямейнен», не кто иной, как маг высокого класса. Русские народные сказки, собранные А.Н. Афанасьевым, также свидетельствуют, что для народного сознания было вполне приемлемым обращение к многообразным магическим процедурам в целях получения богатства, поиска пропавших вещей, животных, людей, достижения власти и т.п. Фольклор, разумеется, не дает точного воспроизведения тех мыслительных структур и процедур, которые практикуются магией, но в целом приближении он неплохо передает общее жизнеощущение, психологически предрасполагающее к принятию магии как вещи оправданной и необходимой. Отталкиваясь от этого, попробуем реконструировать и оценить основные принципы архаического сознания как целого в его отношении к рациональному мышлению.

Современный человек приучен мыслить о природе как о чем-то безличном, как о реальности, всецело подчиненной естественным закономерностям, которые можно исследовать научными средствами. Природа самостоятельна, поэтому для ее понимания и объяснения нет нужды обращаться к чему-то сверхприродному. Древние же люди по-иному воспринимали окружающий мир. Они были твердо убеждены, что в основах мироздания лежат не безличные «законы природы», а таинственные личностные силы, с которыми можно вступать в общение. В глубине наблюдаемой природы есть еще и иная реальность — «природа невидимая», открывающаяся людям с особым складом личности и в особых состояниях сознания.

Известный исследователь древних культур Ближнего Востока Г. Франкфорт отмечал: «Фундаментальное различие в отношении современного и древнего человека к окружающему миру заключается в следующем: для современного человека мир явлений есть прежде всего “Оно”, для древнего — и также для примитивного человека — он есть “Ты”… Мир для первобытного человека представляется не пустым или неодушевленным, но изобилующим жизнью. Эта жизнь проявляется в личностях — в человеке, звере и растении, в каждом явлении, с которым человек сталкивается, — в ударе грома, во внезапной тени, в жуткой и незнакомой лесной поляне, в камне, неожиданно ударившем его, когда он споткнулся на охоте… “Ты” не может быть созерцаемо с умственной отрешенностью, оно переживаемо как жизнь, встретившаяся с другой жизнью: оно вовлекает все существо человека в двусторонние отношения» [2].

К миру как «Ты» можно относиться по-разному. Известны учения, где вся окружающая действительность мыслилась пронизанной единством личной воли. Таковы ислам и иудаизм. Согласуется ли их миропонимание с магией? Строго говоря, нет. К примеру, для ортодоксального иудаизма центром духовно-нравственной жизни человека и народа в целом является воля Божия, выраженная в заповедях Моисея и в обширном числе сопутствующих религиозных правил и предписаний. Это значит, что любое действие человека оценивается как греховное, если оно не приведено в соответствие с волей Бога и с нравственным законом, и, следовательно, осуждается. Маг же стремится к самоутверждению, к подчинению своей воле природных процессов и психики других людей, к получению благ и достижению власти. И здесь вовсе не гарантируется согласование личной воли с волею Бога и соответствующими нравственными нормами.

Другой пример, древнеиранский зороастризм, учение, восходящее к легендарному Заратуштре, жившему где-то в XII–X вв. до н. э. В нем утверждается, что наш мир является ареной борьбы сил света и тьмы, добра и зла, возглавляемых непримиримо враждебными друг другу Ахура-Маздой и Ахриманом. Человек, согласно Заратуштре, должен сделать духовный выбор в пользу света и добра и на этом строить свою религиозную жизнь, мораль и практическую деятельность. Ранний ортодоксальный зороастризм исключал язычество как поклонение духовным существам низшего ранга, ибо только сверхкосмический Ахура-Мазда заслуживает настоящего почитания. Но более поздний зороастризм сделал немалые уступки язычеству, введя культ Митры, Анахиты и других богов, ассоциировавшихся с природными стихиями. Вместе с язычеством в зороастризм проникла и магия — искусство овладения духами природных стихий, необходимое в тех случаях, когда чисто религиозное отношение с ними оказывается практически неэффективным.

И еще один пример дает греческая мифология. Это — классический политеизм, где сверхприродное «Ты» плюралистично: среди множества богов нет единого центра, а есть лишь иерархия духовных существ разного ранга. Высшие из них связаны с Олимпом, низшие населяют рощи, ручьи, моря, горы, подземные глубины; все они могут являться и человеку. И когда первый греческий философ Фалес учил, что «все полно демонов», что все окружающее населено невидимыми существами, он оставался верен своей традиции.

Заметим, что слово «демон» тогда еще не имело мрачного и зловещего смысла, какой оно приобрело впоследствии. Греки считали «демонов» существами невысокого ранга, не всегда опасными для человека, так что при некоторой осторожности с ними можно было иметь дело. Для защиты от них было достаточно некоторых ритуальных действий и словесных формул. Лишь христианская традиция отождествила демонов с бесами — существами принципиально враждебными Богу. А поскольку они таковы, то контакты с ними признавались недопустимыми.

Тезис «все полно богов» — является основой пандемонизма — такого миропонимания, в котором и наша земная действительность, и параллельные ей миры предстают населенными самыми разными существами, доступными тем, кто обладает способностью особого внутреннего зрения. Вещи, ритуалы, словесные заклинания становятся средством воздействия на демонов и достижения желаемых целей. Мир для мага — это гигантская сеть связей и отношений, в которую включено все сущее — отдельные вещи, земля, воды, воздух, облака, растения, животные, люди, демоны, боги. Все они вышли из одного и того же великого порождающего лона — Праматери всего бытия, и подчинены всеохватывающей Судьбе — великой мировой необходимости.

Магия против свободы духа в религии

Английский антрополог и религиовед Дж.Дж. Фрэзер истолковывал конфликт мага и жреца следующим образом. Жрец, служитель веры, преклоняется перед Богом как высшей реальностью и устанавливает с Ним отношения любви, доверия и послушания. Маг же пытается принудить Бога, заставить служить своим целям. Отсюда проистекает и разница в миропонимании. Религия, ищущая благосклонность Высшего существа, «предполагает, что ход природных событий в какой-то мере эластичен и изменчив и что можно уговорить или побудить всемогущие сверхъестественные существа для нашей пользы вывести его из русла, в котором он обычно протекает. Предположение об эластичности и изменчивости природы прямо противоречит принципам магии и науки, которые считают, что природные процессы жестки и неизменны в своем течении, поэтому их невозможно вывести из своего русла ни уговорами и мольбами, ни угрозами и запугиванием» [3].

Если мировые закономерности жестки и неизменны, единственное, что остается человеку, — это вписаться в Великий порядок мироздания, ни в чем его не нарушать и всячески поддерживать. Тем же целям должна служить и власть в обществе. Ясно, что это означает для человека двойное порабощение — природой и обществом. И если религия при этом тоже проникается магическим духом, то к двум названным формам рабства нужно добавить и третью — рабство духовное. Примером этому может служить глубоко пропитавшееся магизмом политеистически-языческое мировоззрение древних культур Шумера, Аккада, Ханаана, Ассура, где главенствовало пессимистическое видение мира как царства нескончаемой борьбы своенравных богов, которым человек не может довериться, но волю которых рискованно игнорировать. Ненадежность богов в известной степени компенсировала Великая Мать мира со всеми ее благами, но в целом удел человека — лишь рабское служение разным богам, сопровождаемое «мучительным страхом, что бесчисленные и грозные силы в любой момент могут принести несчастье человеческому обществу» [4].

Несколько иной пример дает древний Египет, где природа мыслилась как весьма устойчивый и надежный мировой круговорот, в котором соблюдается равновесие естественных, человеческих и божественных сил, а социальный порядок встраивается в космический строй. Носитель монархической власти, фараон, представал здесь сыном и образом творца этого глобального порядка. Для сохранения его стабильности предписывалось культовое идолопоклонство. Власть фараона признавалась гарантией социальной и природной устойчивости, а все, что мы теперь называем развитием и прогрессом, исключалось как опасное отклонение от стабильного порядка как высшей ценности.

Древнее магическое мышление опиралось на убеждение, что миропорядок можно поддержать благодаря регулярно повторяемой жертве, которая продлевает его до следующего акта жертвоприношения. Строгое следование ритуалу обеспечивает сохранение равновесия сил на невидимой стороне мироздания, а тем самым и в нашем мире. Сбои же в ритуалах ведут к разбалансу этих сил и, как следствие, к непредсказуемым негативным последствиям на Земле. Самыми действенными при этом считались человеческие жертвоприношения тем демонам, которые должны были, согласно этим убеждениям, влиять на ход земных событий.

Заметим, что и в Древнем Риме культ императора рассматривался как один из гарантов стабильности империи, и регулярные жертвоприношения перед статуей императора были не только свидетельством лояльности, но и гражданским долгом. Древние римляне здесь не смогли оторваться от магических цивилизаций Востока, когда согласились с обожествлением императорской власти. Появление священных империй и монархий в средневековой, казалось бы, христианской Европе, конечно, нельзя считать прямым повторением древних священно-монархических социальных структур, но все же и здесь не обошлось без того, чтобы светскую по своему назначению власть признать нуждающейся в особом освящении. Признавалась также и «священная необходимость» преследования тех носителей социальной активности, которые могли стать источником дестабилизации средневекового жизненного уклада.

Христианство является религией духовной свободы во Христе, и всякая попытка сделать его религией священной необходимости ведет к глубокому извращению его сущности. Не случайно поэтому духовное состояние средневековой Европы Вл. Соловьев оценивал как симбиоз язычества и христианства со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями [5]. А там, где имеется языческое влияние, неизбежно и появление магического отношения к вероучению, обряду, власти. Фактически это соединение христианского вероучения и обряда как внешней реальности с неизменным внутренним желанием сохранить прежние — дохристианские — мотивы действий и принципы жизненного уклада.

Воля к власти и покорение природы

Современная наука и техника служат делу покорения природы ради получения от нее всяческих благ. В этом тезисе не видели ничего предосудительного, пока не наступил экологический кризис. Когда же он разразился, стали искать: откуда взялась идея покорения природы в западноевропейской культуре. Выяснилось, что в систематическом виде этой идеи не было ни в античной науке и философии, ни в средневековой, ни даже в науке эпохи Возрождения. И лишь на исходе Ренессанса, когда стала формироваться наука Нового времени, она появилась в разных идеологиях и закрепилась уже надолго.

Вместе с тем было замечено, что именно в магии тема покорения мира культивировалась особенно сильно. Обнаружилось также, что наука Нового времени и магия какое-то время были на удивление близки между собой — одни и те же имена фигурировали и в той, и в другой области. Лишь с формированием Лондонского королевского общества, первого сообщества ученых современного типа, размежевание магии и науки произошло достаточно четко.

Что же в самой магии дает основание думать, что именно она и является источником идеи покорения мира? Известно, что воля к власти является сильнейшим мотивом не только деятельности мага, но и конституирующей силой самого магического воздействия на предмет. Наиболее эффективно магия добивается успеха в силе заклинающего слова и в волевом сосредоточении мага-оператора. Разные источники свидетельствуют, что в таких случаях нет особой нужды ни в каком внешнем содействии, будь это особые предметы, ритуалы или какие-то сопутствующие операции. Само слово обретает властную силу, ибо соединяется с твердым убеждением, что оно способно достичь и овладеть сущностью вещей.

Реализация воли к власти принимала в истории разные обличья: это и притязания на божественное достоинство, и на обладание силами духовно-демонического мира, и на социальную власть. Сюда же нужно отнести и покорение природы как реальности сопротивляющейся и чуждой, от которой нужно брать все, что только можно. Н.А. Бердяев писал: «Магия есть действие над природой и власть над природой через познание тайн природы» [6].

Во многих религиозно-космологических и философско-этических учениях, однако, говорится о воздаянии за содеянное — будь то в виде древнеиндийского «закона кармы» или библейского «гнева Божия». И современные экологи охотно апеллируют к принципу «ничто не проходит даром». Так что те, кто делает решающую ставку на силу и покорение мира, должны претерпеть определенное наказание за свой выбор. В наши дни распространилось почти мистически-апокалиптическое ожидание ответного удара природы, расплаты за то в сущности магически-корыстное отношение к природе, которое последовательно осуществляла научно-техническая цивилизация.

Впрочем, в новозаветных текстах, посвященных теме конца мира, мы не найдем достаточных оснований считать нынешнее состояние цивилизации преддверием того Судного дня, который подведет все итоги. Говорится скорее о том, что Судный день настанет, когда его никто не будет ждать или, иными словами, когда все будут думать, что «все нормально и ничего больше не надо». Наш век в целом отличается другим жизнеощущением: Судный день нужен как Нюрнбергский процесс. Возмездие за хищнически-потребительскую эксплуатацию природы и за все преступления в какой-то, пусть частичной, форме должно состояться. Есть надежда, что оно станет началом духовного обновления, средством перехода человечества на совершенно новые пути развития.

При всей критике оккультно-магического миропонимания и связанной с ним мотивации деятельности, при всей оправданности идеи, что магия — первоисточник покорения природы, все же нельзя не видеть и другую сторону дела. Магия — это довольно многообразная область деятельности, в ней могут ставиться разные цели в зависимости от ситуации, времени и места. Уже цитированный Дж.Дж. Фрэзер отмечал, что в ходе истории магия внесла весьма существенный и значимый вклад в дело общественного и интеллектуального прогресса. «Занятие общественной магией, — поскольку оно было одним из путей, которыми наиболее способные люди пришли к высшей власти, — внесло вклад в освобождение человечества от рабского подчинения традиции и привело его к более свободной жизни, к более широкому взгляду на мир. Услуга немалая. Магия проложила путь науке, поэтому мы вынуждены признать, что хотя чернокнижие принесло много зла, оно вместе с тем стало и источником большого блага. Магия была дочерью заблуждения и одновременно матерью свободы и истины» [7].

Многое сказанное нами выше заставляет усомниться в идее Фрэзера о магии как прямом источнике общественного прогресса — она порождает также слишком много такого, что сводит на нет даваемые блага, и скорее блокирует, чем открывает пути прогресса. Да, общественный прогресс — это материальные блага, сила и власть, разного рода знания, но Фрэзер упустил из виду многое другое — нравственные, культурные, духовные предпосылки прогресса и его внутренние измерения, не назвал он также и чисто социальные его аспекты, связанные с демократией, правопорядком, свободой инициативы. Его трактовка связывает занятия магией не с нравственными основами жизнедеятельности человека, а с вопросами покорения, власти и завоевания.

«Покорению природы» — бездумному в научном смысле, безразличному к красоте и величию мироздания и безответственному в экологическом и моральном смыслах — необходимо противопоставить иные духовно преображенные отношения к природе. В западноевропейской культуре одним из вариантов такого отношения была идея господства над природой, которая уходит своими корнями глубоко в библейские истоки и отличается от технического и магического покорения мира именно своей духовной направленностью.

Извращение идеи господства над природой в истории было весьма основательным. И трудно сказать, может ли западная культура вернуться к тем духовным ценностям, которые были связаны с этой идеей прежде. Из всего, что было здесь утрачено, главным является следующее. В отличие от древней магии, библейское понимание господства над природой является не самоцелью, а только средством осуществления космической миссии человека — преодолевать силы хаоса, зла и смерти, царящие в природном мире, и раскрывать в нем те его творчески-созидательные возможности, которые не реализуются сами по себе — без содействия труда человека.

Магия и философия

Если поставить вопрос, какого рода философское учение по духу ближе всего магизму, то ответом будет скорее всего — материализм. В самом деле, магическое миросозерцание в своих самых древних формах, да и у современных так называемых «примитивных народов» глубоко пронизано верой в верховное значение великого мирового порядка, связанного с глобальной, космической необходимостью, вырастающей из каких-то сумрачных глубин уже транс-мирового бытия. В сущности, и функция мага в мировом целом сводится к поддержанию и воспроизведению этого великого порядка с помощью магических операций и обрядов. Признание необходимости такой функции, однако, является симптомом неосознаваемого или по крайней мере невысказываемого опасения мага, что без ритуально-магической поддержки мир может «сдвинуться» со своего места.

Из сказанного ясно, что в магизме есть своя собственная религиозная компоненты, которая может быть выражена как признание мирового порядка и мировой необходимости высшей реальности. Этим подтверждается его внутреннее родство с язычеством, в котором весьма велик удельный вес поклонения некоей женственной мировой стихии — Великой Праматери всего живущего или мирового рождающего лона. Когда Фалес заявил, что все рождается из первичных мировых вод, он фактически ввел в свое философское учение одну из основных идей чисто языческого миропонимания. Точно так же и материализм, апеллируя к материи как женственной первооснове мирового бытия, породившей из себя весь видимый нами и с «железной необходимостью» движущийся мир, лишь воспроизводит в новоевропейских терминах то, что уже давно было известно в древности.

В историческом плане, однако, больший интерес представляют не столько эти ассоциации между древним магизмом, язычеством и материализмом, сколько взаимодействие магического мышления с дальнейшим развитием философской мысли. Отметим два особо значимых периода: становление античного неоплатонизма и философии эпохи Возрождения. Античный неоплатонизм III–VI вв. н. э. явился итогом всей античной философии и культуры, и он же впервые попытался осмыслить феномен магии и ввести ее в сферу философского мышления. Основным для неоплатоников стал дуализм земного и горнего миров с человеком как посредником между ними: силой своего разума он достигает горнего мира и становится причастен божественной природе, оставаясь в то же время на Земле. Весь языческий политеизм и магический пандемонизм находит свое место в пространстве между указанными двумя мирами, и человек, раскрыв в себе через философию те силы и способности, которые формируются его причастностью высшему миру, может овладеть любыми силами низшего ранга.

Это был первый в истории синтез философии и магического миросозерцания, который в какой-то мере просветил мрачную толщу последнего и принес некоторое, хотя и далеко не полное, освобождение от гнетущего детерминизма космической необходимости. Философия является освобождающей силой для человека, ибо она раскрывает в его душе ту свободу, которая дается знанием и пониманием. Но не только это ценно в философских поисках. Основной круг проблем античной философии сводится к следующему: какова та реальность, в которую погружен человек? Каково ее происхождение? Каково место в ней человека? В чем цель и смысл жизненного пути человека на Земле? Именно эти вопросы и вносят в жизнь человека определенный освобождающий дух, даже если на них не удается найти такие ответы, которые удовлетворяли бы самым глубоким упованиям человеческой души.

Те решения, которые были предложены античной культурой, не дали настоящего ответа на такие вопросы. Христианство предложило свои — совершенно другие и не менее глубокие ответы и решения. Но в Средние века, как отмечалось, попытались соединить вместе язычество и христианство, что по сути своей невозможно, и в конце концов действенная сила предложенных христианством решений была во многом утрачена. Результатом стал возврат к античному наследию, оживление интереса к классической литературе, риторике, искусству и философии.

В эпоху Возрождения пути магии и философии вновь пересеклись и областью их контактов и взаимодействия снова стал неоплатонизм. Это был уже не чисто античный, а ренессансный неоплатонизм, он несколько изменился под влиянием средневековой христианской культуры и философской мысли. Обновился и образ магии, она приобрела вполне респектабельные для ренессансной культуры черты и имела немалый успех. Средневековая магия не без оснований считалась «демонической», поэтому не могла получить широкое социальное признание, будучи обреченной на подпольное существование. В качестве альтернативы была предложена «естественная магия», переносящая свой интерес с демонических сил на природные закономерности.

Древняя магия представляла себе всеобщую связь вещей и явлений в виде учения о «симпатиях» и «антипатиях», лежащих в основе мировых взаимодействий и отношений человека с природой и невидимыми мирами, параллельными нашему миру. «Естественная магия», не отрицая старую, разрабатывала темы «организмичности» космоса, его иерархической организации, витальности и психизма в основах мирового бытия и т.п.

Кроме того, были привлечены также пифагорейские идеи «гармонии Вселенной», метафизической ценности красоты в мироздании, таинственной функции любви как духовной основы последнего. Получили разработку идеи о «символах» как знаках взаимовлияний и взаимопричастности духовных аспектов космоса и видимых материальных вещей и процессов: растений, животных, минералов, смены времен года и т.п. Такая магия вполне могла обходиться и без обращения к демонологии, хотя ее оппоненты нередко заявляли, что и при этом все же остаются каналы влияния демонизма на мотивацию деятельности «естественного мага».

На такого рода критику неоплатоники отвечали, что практикуемое ими созерцание горнего мира приносит душе тот внутренний мир, который позволяет сохранять контроль над страстями и тем самым гарантирует от перерождения мотивации деятельности в демоническую и деструктивную. Оппоненты и здесь находили что возразить: сама претензия неоплатоников на причастность высшей реальности и «богоравность» уже является источником притязаний на господство над миром, которое собственно и ведет к развитию демонической гордыни в душе любого, кто ей внутренне отдается.

Если учесть то обстоятельство, что неоплатонизм является элитарной философской культурой, то получается, что для «простого рядового мага» нет особых гарантий того, что он не скатится в демонизм, искушение которого всегда сохраняется, когда ищут средств для овладения природой или людьми. Чтобы такое искушение перестало быть фатально опасным, необходимо очень глубокое перерождение природы человека, затрагивающее его «Я» как источник стремлений к самоутверждению. Судя по всему, Возрождение не стало решать такую проблему.

Вместо этого в широкий оборот эпохи вошел идеал человека как «мага, пользующегося магией и каббалой для управления миром, для контроля над собственной судьбой с помощью науки» [8]. «Маг» ренессансного образца как бы стремится вовлечь мир в себя и овладеть духовными и психическими силами космоса, чтобы заставить их работать в желаемом направлении. Это, конечно, тоже требует значительного изменения души самого человека, чтобы привести его в состояние «адепта», но изменение вовсе не является тем духовным преображением, о котором сказано выше.

Магия и наука

Магия и научно-техническая деятельность уже неоднократно упоминались здесь в одном и том же контексте. Некоторые авторы утверждают, что между ними есть прямая и глубокая взаимосвязь. К примеру, Н.А. Бердяев писал, что «магия» имеет глубокое родство с естествознанием и техникой. Магия и была панестествознанием и пантехникой, единым ключом ко всем природным тайнам. «Естествознание и техника забыли свое происхождение: они магического происхождения. Естественные науки с их прикладной практикой, подобно магии, жаждут власти над природой. Современная наука, подобно магии, жаждет добыть философский камень и приготовлять золото, добыть жизненный эликсир и продлить им жизнь и многое многое другое. Корыстную жажду овладения природой и добытия из нее того, что даст силу человеку, современная наука получила в наследие от темной магии» [9].

Как видно из цитаты, родственность магии и науки Бердяев видит в общности их целей и интересов, сколь бы ни была значительной разница в избираемых средствах. Другая сходная черта — в миропонимании, в признании «законов природы» тем, что исчерпывает природное бытие. Детерминистическому видению мира наукой соответствует в магии представление о великом мировом порядке, который все себе подчиняет и сам подчинен Судьбе. Дж.Дж. Фрэзер отмечал, что и в той и другой «из хода природных процессов изгоняются изменчивость, непостоянство и случайность. Как магия, так и наука открывает перед тем, кто знает причины вещей и может прикоснуться к тайным пружинам, приводящим в движение огромный и сложный механизм природы, перспективы, кажущиеся безграничными. Отсюда и та притягательность, которой обе обладали для человеческого ума и тот мощный стимул, который они дали накоплению знаний» [10].

Таковы основные доводы в пользу родственности магии и науки. Между тем представляется, что это сходство скорее внешнее, чем внутреннее. У магии и науки все же разные истоки. Наука порождена западноевропейской гуманистически ориентированной культурой, где ценности истины, добра и красоты были центральными, и сами научные исследования во времена Декарта и Ньютона признавались имеющими нравственное значение. Магия же уходит корнями в едва различимую древность, с тем сумрачным архаическим сознанием, от которого развитая наука во многом освободила человека нового времени и современного человека.

Само миропонимание магов, оккультистов, шаманов непереводимо на язык современной науки. Наука изучает природный мир как реальность, подчиненную регулярным закономерностям и в принципе постижимую человеком. В магизме же, в языческой мифологии разум уступает место мистическому ведению. Естественные закономерности не зависят от воли и желаний человека, объективны и воспроизводимы при контролируемых условиях. В магии же многое зависит от личной одаренности оператора, его харизмы, склада личности, состояния сознания и разных других привходящих моментов.

Разумеется, можно услышать возражения, что подобное понимание реальности познания настолько сужает возможности науки, что она оказывается неспособной проникать в те глубины, которые доступны эмоциональному переживанию, мистическому прозрению или художественному творчеству. Поэтому необходимо дополнять рациональное эмоциональным, логическое интуитивным, а научное — эстетическим. Это звучит красиво, но ничего, кроме смешения жанров, идейного произвола и субъективизма в оценках из этого пока не получается. Возьмем, к примеру, рекомендацию серьезного писателя «создать новое, современное и социально и научно обоснованное язычество, т.е. создать союз человека с природой» [11]. С философской точки зрения видно, сколь многое здесь остается за скобками из того, что в таких случаях нельзя не учитывать. Язычество — это довольно сложный и устойчивый симбиоз идолопоклонства, оккультно-магической практики и мифологии. Поэтому нельзя полагать, что на его основе так просто можно создать новую, экологически ориентированную науку.

За рубежом, правда, были работы, в которых утверждалось, что магический пандемонизм экологически вполне оправдан: насаждая боязливо почтительное отношение к «духам-защитникам» лесов, ручьев, гор и рек, он делает психологически невозможным хищническое отношение к природе и ее эксплуатацию. Так, американский историк науки и техники Л. Уайт считает, что, разрушив изначальную гармонию языческого образца, христианство положило начало интенсивной деятельности, связанной с покорением природы, техническими нововведениями, научными исследованиями и промышленным развитием [12]. Уайт, впрочем, апеллирует не столько к язычеству, сколько к тому, что он называет девиантными течениями в самой христианской культуре, к которым он отнес теистический панпсихизм св. Франциска Ассизского и др. Тем не менее многие его читатели сделали другой вывод — именно в пользу язычества. Однако магический анимизм или пандемонизм трудно признать тем самым средством, к которому нужно обращаться. Вполне уместен вопрос, до какого же состояния нужно довести человека, чтобы пандемонический страх блокировал его экологически недопустимые действия? И кто, собственно, будет решать, что экологически допустимо, а что нет? Демоны или люди от имени демонов? Неужели можно любить, ценить, понимать и беречь природу на основе подобного страха?

Представляется, что подобный путь блокирует духовное развитие человека и подавляет внутреннюю жизнь души. Здесь нет речи о достоинстве человека, свободе мысли и совести, нравственной ответственности, смысле жизни и поиске истины. Языческое умонастроение, по-видимому, несовместимо и с высшими ценностями культуры, и с наукой.

В нашем обществе начался новый диалог между оккультно-магическими формами постижения действительности и рациональным осмыслением мира наукой и философией. Многое предстоит вспомнить из того опыта их взаимоотношений, который был накоплен в прошлом, но многое понадобится осмыслить уже и заново — в свете тех современных проблем, которые отличают наше время от всех предшествующих эпох.